Народ

А почему мы вообще тут разговариваем и делимся крамольными, с точки зрения власти и ментов, мыслями, это что для нас, такой экстремальный вид спорта? Мы это делаем просто потому, что разговаривать надо всегда. В России много людей. Есть много очень приличных и умных людей среди судейского корпуса. Можно и нужно обращаться и к ментам, хотя за это можно и получить от них по морде или сесть в тюрьму. Но я хочу еще раз сказать то, что уже говорил: «менты» в моем понимании – даже не конкретные люди, а те мотивы некоторых конкретных людей, которые их в данный момент из людей превращают в ментов. Но у них же есть и вторая половина, которая спит, но которая может проснуться и со мной пообщаться.

Теперь, что касается вас, живущих в Америке, в недосягаемости от наших ментов, хотя эта недосягаемость относительна – вспомним Лондон и Литвиненко. Эксперты объясняли мне, что на Западе сейчас интерес к России угас – как бы (!) опустились руки от безнадежности уже предпринятых попыток. Я приведу такую аналогию, которую мне подсказал помогающий в организации этого выступления бывший советский заключенный (15 лет пермских лагерей неизвестно за что) Михаил Казачков. Для того, чтобы остановить поезд, несущийся на скорости, надо приложить огромную силу, и это чревато катастрофой. Но когда поезд подходит к стрелке, тут достаточно небольшого, но точного усилия, чтобы он пошел в верном направлении. Финансовый мировой кризис, совпавший с кризисом управления и идеологии в России, заставил путинский паровоз замедлить ход, сейчас он перед выбором. Чем черт не шутит – можно еще раз попробовать повернуть этот поезд в Европу, а не в Азию, на самом деле в России всегда есть и то, и другое.

В заключение я хочу рассказать о том, почему я написал роман о присяжных и сейчас инициировал программу «клуб присяжных» (в рамках которой, а вовсе не ради того, чтобы вы меня здесь послушали, мне была предложена эта поездка в США). Когда я общался с первой распущенной коллегией присяжных по делу Поддубного (напоминаю вам о деле этого табачного бизнесмена), то впервые услышал фразу, которую затем слышал и от второй коллегии по этому делу, и от многих других присяжных по другим процессам. Фраза такая: «Как это получилось, что в этой безумной, агрессивной и безразличной к человеку стране по случайной выборке из избирательных списков (по которым, к тому же, редко кто ходит голосовать) вдруг собралось двенадцать людей, способных к разговору и разумному, справедливому, гуманному и правовому совместному решению?».

Вот это и есть, и ответ, и надежда. Об этом получился у меня роман, в котором среди сорока примерно персонажей, может быть, один или два отрицательные, а остальные, в общем, хорошие люди. В России полным-полно разумных, добрых, способных к праву людей, их много и среди судей, все меньше среди ментов, но и там, как ни странно, при каких-то условиях они вдруг тоже проявляются. Для того, чтобы это случилось, нужны гражданские институты и процедуры не митингового характера, которых в России традиционно очень мало, и они подавляются. Но тут есть люди, и пока есть люди, есть надежда. Хотя их, конечно, надо спасать каким-то способом, но только не помимо их свободной воли.

Вообще при всем трезвом и мрачном по обстоятельствам реализме я в глубине души оптимист. В самом глубоком слое я мыслю религиозным образом, историю вижу эсхатологически и не допускаю ее неудачного завершения для человечества в целом. У России тут своя роль, и она эту роль сыграла, даже если как империя она больше никогда не возродится. А я и не думаю, что это единственный выход. Есть русская литература, русская культура, родившая, в том числе Петра Чаадаева, который первым высказал такую мысль: может быть, роль России как раз в том, чтобы явить остальному миру, как не надо делать.

Но я люблю свою страну, не надо ее казнить, надо ее лечить до самой последней возможности. Сейчас от рака ментов. Надо инвестировать в людей. Инвестиции, учитывая ситуацию «стрелки», могут быть не чрезмерными. Надо точно найти место, куда должно быть направлено действие лекарства. На мой взгляд – это суд. Никакого другого механизма против произвола, в том числе против ментовского беспредела как крайнего случая этого произвола, человечество не придумало. Но адресатом для поддержки и для разговора должна быть не некая «судебная система» и ни в коем случае не ее материальная часть (потому что тогда все украдут менты), а сознание людей, судей, в первую очередь. Здесь есть и возможны реальные подвижки.

Шанс сделать мир лучше всегда есть, и даже если оказывается, что его и не было, это все равно не причина для бездействия. Я стараюсь руководствоваться максимой, которую прихожане покойного русского священника Александра Меня, зарубленного топором в начале перестройке, приписывают ему: «Добро всегда побеждает, но на длинной дистанции».

https://web.archive.org/web/20090714...y/090319-1.htm