Стихи и короткие рассказы.

[Aurbo]

Неографлённое мгновенье зависло в памяти моей.
Без слов, без мыслей наважденье -
Среди людей, среди людей.
Слова, как гроздья винoграда, созрели все,созрeли все.
Все ноты вечности в октаве
Подвластны мне, подвластны мне.

[Milonguera]

Денис Драгунский

ЭКСТРА-КЛАСС, ДВОЙНОЙ ТАРИФ

Худенький паренек взял деньги, смял, сунул в карман, сказал, что через полчаса, и убежал, скрылся за углом коридора.

Через двадцать восемь минут он отпер дверь номера.
Еще через две минуты в дверь тихо постучали.
- Открыто! - крикнул он и шагнул ей навстречу.
Она была действительно экстра-класс, паренек не обманул. Она взглянула на него прозрачными синими глазами и сразу обняла его, приникла животом бедрами грудью щекой, обдала горячим дыханием, в котором смешалось вчерашнее вино, сегодняшняя рюмка коньяку и мятные таблетки.
- Погоди, - он отстранил ее. - Сумку поставь.
Он запер дверь и сел на стул, она осталась стоять на ковре, под люстрой.
Помолчали.
- Ну, иди в душ, - сказал он.
- У нас на этаже номер, мы перед вызовом моемся, обязательно, - сказала она. - Хотите стриптиз? Или сами разденете? Нет, конечно, я могу в душ, если хотите. Как выходить - в простынке или голенькой? А хотите, давайте вместе в душ!
- Помолчи, - сказал он. - Пока хочу, чтоб было тихо.
Прошло еще минут пять. Или десять. Она стояла неподвижно на огромных шпильках.
- Туфли сними, - сказал он. - Устала так стоять? Как тебя зовут?
- Тася.
- Удобно! - засмеялся он. - Тася - это Таня? Настя? Наташа? Тамара?
- А вам как больше нравится? - улыбнулась она, скинула туфли, подошла к нему, провела пальцем по его шее и груди. - Вы как хотите? Ммм?
- Стой, где стояла, - сказал он.
- Меня можно немножко побить, если вам нужно, - вдруг сказала она. - Отшлепать по попке.
- Не нужно, - сказал он. - Лучше расскажи про себя.
- Вообще это неправильно, в душу лезть, - сказала она. - А что тут расскажешь, с другой стороны? Студентка медучилища. Участвовала в конкурсе Мисс Область. Вошла в десятку. Первое место назначено, второе куплено, хочешь бронзовую медаль - сделай людям приятно. Ну и вот.
- Медаль-то дали?
- Кинули, - легко вздохнула она. - Жалко, училище пришлось бросить.
- Ну-ну, - сказал он. - Типовое вранье твоя история. Просто тебе лень учиться и лень работать. Хочешь все даром. За красоту. Но что есть красота, и почему ее обожествляют люди?
- Что? - спросила она.
- Так, - сказал он. - Навеяло.
Прошло еще минут пять.
- А вы вообще что хотите? - спросила она.
- Чтобы ты обиделась! - вдруг закричал он. - На жизнь! На судьбу! На меня, что я тут над тобой изгаляюсь, а потом буду трахать, как захочу! Да и на себя тоже, на свою блядскую покорность!
- А что вы про меня знаете? - закричала она в ответ и взмахнула рукой, словно желая дать ему пощечину. - Что вы про мою жизнь знаете? Я ведь человек! Понял, ты? Меня мама любила, как тебя, и сильнее даже! Ну, умерла она, а папа еще раньше! А жениха в Чечне убили! Вот ты меня трахать будешь, а у меня живот болит знаешь как? К онкологу идти страшно, и все равно денег нет...
Слезы брызнули у нее из глаз, она бросилась на диван, свернулась клубочком и задрожала в рыданиях. Короткая юбка сильно задралась, и голые бедра между черными чулками и золотыми трусиками засияли беспомощно, жалобно, страшно.
Он опустился на корточки перед диваном. Помешкав, прикоснулся к ее плечу.
Она приподняла голову, поглядела на него синими прозрачными совершенно сухими глазами и негромко спросила:
- Так нормально? Возбуждает?

[Milonguera]

Притча про Добро и Зло.

Я уже умер?-спросил человек.
-Угу,- кивнул демиург Шамбамбукли, не отрываясь от изучения толстой внушительной книги.- Умер. Безусловно.
Человек неуверенно переступил с ноги на ногу.
-И что теперь?
Демиург бросил на него быстрый взгляд и снова уткнулся в книгу.
-Теперь тебе туда,- он не глядя указал пальцем на неприметную дверь.- Или туда,- его палец развернулся в сторону другой, точно такой же, двери.
-А что там?- поинтересовался человек.
-Ад,- ответил Шамбамбукли.- Или рай. По обстоятельствам.
Человек постоял в нерешительности, переводя взгляд с одной двери на другую.
-А-а... а мне в какую?
-А ты сам не знаешь?- демиург слегка приподнял бровь.
-Ну-у,- замялся человек.- Мало ли. Куда там мне положено, по моим деяниям...
-Хм!- Шамбамбукли заложил книгу пальцем и наконец-то посмотрел прямо на человека.- По деяниям, значит?
-Ну да, а как же ещё?
-Ну хорошо, хорошо,- Шамбамбукли раскрыл книгу поближе к началу и стал читать вслух.- Тут написано, что в возрасте двенадцати лет ты перевёл старушку через дорогу. Было такое?
-Было,- кивнул человек.
-Это добрый поступок или дурной?
-Добрый, конечно!
-Сейчас посмотрим...- Шамбамбукли перевернул страницу,- через пять минут эту старушку на другой улице переехал трамвай. Если бы ты не помог ей, они бы разминулись, и старушка жила бы еще лет десять. Ну, как?
Человек ошарашенно заморгал.
-Или вот,- Шамбамбукли раскрыл книгу в другом месте.- В возрасте двадцати трёх лет ты с группой товарищей участвовал в зверском избиении другой группы товарищей.
-Они первые полезли!- вскинул голову человек.
-У меня здесь написано иначе,- возразил демиург.- И, кстати, состояние алкогольного опьянения не является смягчающим фактором. В общем, ты ни за что ни про что сломал семнадцатилетнему подростку два пальца и нос. Это хорошо или плохо?
Человек промолчал.
-После этого парень уже не мог играть на скрипке, а ведь подавал большие надежды. Ты ему загубил карьеру.
-Я нечаянно,- пробубнил человек.
-Само собой,- кивнул Шамбамбукли.- К слову сказать, мальчик с детства ненавидел эту скрипку. После вашей встречи он решил заняться боксом, чтобы уметь постоять за себя, и со временем стал чемпионом мира. Продолжим?
Шамбамбукли перевернул еще несколько страниц.
-Изнасилование - хорошо или плохо?
-Но я же...
-Этот ребёнок стал замечательным врачом и спас сотни жизней. Хорошо или плохо?
-Ну, наверное...
-Среди этих жизней была и принадлежащая маньяку-убийце. Плохо или хорошо?
-Но ведь...
-А маньяк-убийца вскоре зарежет беременную женщину, которая могла бы стать матерью великого учёного! Хорошо? Плохо?
-Но...
-Этот великий учёный, если бы ему дали родиться, должен был изобрести бомбу, способную выжечь половину континента. Плохо? Или хорошо?
-Но я же не мог всего этого знать!- выкрикнул человек.
-Само собой,- согласился демиург.- Или вот, например, на странице 246 - ты наступил на бабочку!
-А из этого-то что вышло?!
Демиург молча развернул книгу к человеку и показал пальцем. Человек прочел, и волосы зашевелились у него на голове.
-Какой кошмар,- прошептал он.
-Но если бы ты её не раздавил, случилось бы вот это,- Шамбамбукли показал пальцем на другой абзац. Человек глянул и судорожно сглотнул.
-Выходит... я спас мир?
-Да, четыре раза,- подтвердил Шамбамбукли.- Раздавив бабочку, толкнув старичка, предав товарища и украв у бабушки кошелёк. Каждый раз мир находился на грани катастрофы, но твоими стараниями выкарабкался.
-А-а...- человек на секунду замялся.- А вот на грань этой самой катастрофы... его тоже я?..
-Ты, ты, не сомневайся. Дважды. Когда накормил бездомного котёнка и когда спас утопающего.
У человека подкосились колени и он сел на пол.
-Ничего не понимаю,- всхлипнул он.- Всё, что я совершил в своей жизни... чем я гордился и чего стыдился... всё наоборот, наизнанку, всё не то, чем кажется!
-Вот поэтому было бы совершенно неправильно судить тебя по делам твоим,- наставительно произнёс Шамбамбукли.- Разве что по намерениям... но тут уж ты сам себе судья.
Он захлопнул книжку и поставил её в шкаф, среди других таких же книг.
-В общем, когда решишь, куда тебе, отправляйся в выбранную дверь. А у меня еще дел по горло.
Человек поднял заплаканное лицо.
-Но я же не знаю, за какой из них ад, а за какой рай.
-А это зависит от того, что ты выберешь,- ответил Шамбамбукли.

[Milonguera]

Денис Драгунский
ВЕЧЕР ПАМЯТИ

Кто-то заболел, кто-то был за границей, кто-то в санатории. А лучший друг и cоратник, генерал-полковник-инженер Ярослав Петрович Тарасов, этим утром скоропостижно скончался от инфаркта.

Никто не пришел отметить девятую годовщину смерти академика NN. За большим безлюдным столом сидели вдова и сын покойного. Еще была одна девочка, Оля Карасевич, дочка Генриетты Марковны, его многолетней лаборантки и ассистентки. Она пришла вместо мамы.

- Слава Тарасов даже не позвонил, – сказала Римма Викторовна, вдова. – Не можешь прийти, так хоть позвони! Объявись!
- Разные бывают обстоятельства, – сказал Алеша, сын. Он знал, что Тарасов умер, но не хотел сейчас об этом говорить. – Не злись, пожалуйста.
- Твой отец вытащил его из Омска. Дал целый отдел в своем институте!
- Все, все, все. Давайте лучше выпьем, – Алеша стал разливать. – Помянем.
- Да, – подняла рюмку Оля. – Выпьем за светлую память Анатолия Ивановича, большого ученого и прекрасного человека.
- Не чокаются, – предупредила Римма Викторовна.

Выпили. Разложили закуску.

- А почем ты знаешь, какой он был человек? – с набитым ртом спросил Алеша. – Не люблю весь этот пафос, извини. Вообще отец был сложный человек.
- Я его прекрасно помню, – сказала Оля.
- Вот как? – подняла брови Римма Викторовна.
- Он приходил к нам в гости, – сказала Оля. – Приносил маме всякие подарки. Мне дарил игрушки и конфеты.
- Анатолий Иванович был добрый, любил детей, – сухо сказала Римма Викторовна.
- Вот я и говорю: прекрасный человек, – сказала Оля.
- Выпьем еще, – сказал Алеша.
- Детки, у меня разболелась голова, – сказала Римма Викторовна. – Пойду прилягу.

Посидели, поболтали. Алеша открыл дорогой старый коньяк, рассказал, что это еще отцу подарили во Франции. Попробовали. Ничего особенного. Он обошел стол, сел рядом с Олей. Положил руку на спинку ее стула.
- Наверное, смешно звучит, - сказал он. – Ты мне нравишься. Очень.
- Ты мне тоже, - сказала она. – Ничего смешного.
- Дай я тебя поцелую.
- Целуй, - сказала она и протянула ему руку.

Он притянул ее к себе, обнял. Она стала отбиваться, чуть не упала со стула. Вырвалась, отбежала к двери. Он подошел к ней, переводя дыхание. Схватил за плечи.

- Лешенька, проснись! - крикнула Оля. – Я же твоя сестра, ты что?
- Врешь! – закричал он.

На крик вошла Римма Викторовна.

- Мама, ты слышала? Мама, она врет? – спросил он.
- Прекрати, – сказала Римма Викторовна. – Олечка, он вам нравится, вы ему тоже, вот и хорошо, и выбросьте из головы эти глупости. Никакая вы ему не сестра. Я родила его от Славы Тарасова. Который даже не позвонил сегодня.

[Milonguera]

Александр Блок

* * *

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.

30 декабря 1908

[Milonguera]

Почему обязательно?? Я например вот не читал Коэльо, и не собираюсь, и счастлив

Пауло Коэльо
Рождественская сказка.

Как повествуется в одной знаменитой древней легенде, некогда в прекрасных рощах Ливана родились три кедра. Кедры, как всем известно, растут очень-очень медленно, так что наши три дерева провели целые века в раздумьях о жизни и смерти, о природе и человечестве.

Они видели, как на землю Ливана прибыли посланники царя Соломона и как затем, в битвах с ассирийцами, земля эта омылась кровью. Они видели лицом к лицу заклятых врагов – Иезавель и пророка Илию. При них был изобретен алфавит; они дивились, глядя, как мимо проходят караваны, груженные красочными тканями.

И в один прекрасный день кедры решили поговорить о будущем.
- После всего, что мне довелось повидать, - сказал первый, - я хотел бы превратиться в трон, на котором будет восседать самый могущественный царь на земле.
- А я хотел бы стать частью чего-то такого, что на веки вечные преобразит Зло в Добро, - сказал второй.
- А что до меня, - сказал третий, - то я желал бы, чтобы люди, глядя на меня, всякий раз вспоминали о Боге.

Прошли годы и годы, и вот, наконец, в лесу появились дровосеки. Они срубили кедры и распилили.

У каждого кедра было свое заветное желание, но реальность никогда не спрашивает, о чем мы мечтаем. Первый кедр стал хлевом, а из остатков его древесины соорудили ясли. Из второго дерева сделали грубый деревенский стол, который позже продали торговцу мебелью.

Бревна от третьего дерева продать не удалось. Их распилили на доски и оставили храниться на складе в большом городе.

Горько сетовали три кедра: «Наша древесина была так хороша! Но никто не нашел ей достойного применения».

Время шло, и вот однажды, звездной ночью, некая супружеская пара, не нашедшая себе крова, решила переночевать в хлеву, построенном из древесины первого кедра. Жена была на сносях. Той ночью она родила сына и положила его в ясли, на мягкое сено.

И в тот же миг первый кедр понял, что мечта его сбылась: он послужил опорой величайшему Царю Земли.

Несколько лет спустя в одном скромном деревенском доме люди сели за стол, сделанный из древесины второго кедра. Прежде чем они принялись за еду, один из них произнес несколько слов над хлебом и вином, стоявшими на столе.

И тут второй кедр понял, что в этот самый миг он послужил опорой не только чаше с вином и блюду с хлебом, но и союзу между Человеком и Божеством.

На следующий день из двух досок третьего дерева сколотили крест. Через несколько часов привели израненного человека и прибили его к кресту гвоздями. Третий кедр ужаснулся своей участи и принялся проклинать жестокую судьбу.

Но не прошло и трех дней, как он понял уготованную ему долю: человек, висевший на кресте, стал Светочем Мира. Крест, сколоченный из древесины этого кедра, превратился из орудия пытки в символ торжества.

Так исполнилась судьба трех ливанских кедров: как это всегда бывает с мечтами, мечты их сбылись, но совсем иначе, чем они себе представляли.

[Milonguera]

в ответ на бурные события последних дней.....


Притча от Владимира Танцюры
Оскорбление

Как-то Учитель с Учеником шли просёлочной дорогой. Видят — навстречу им идёт, чертыхаясь человек, весь взбудораженный, чуть не плачет.
— Что случилось, друг мой? — спрашивает Учитель.
— Да меня только что какой-то негодяй оскорбил последними словами и, причём, зазря! Что я ему такого сделал?
— Он не мог тебя оскорбить, — ответил Учитель.
— Как же не мог, если оскорбил! — Удивился прохожий. — Ты ведь его даже не знаешь, да и меня видишь впервые. Как ты можешь такое утверждать?
Учитель отошёл на несколько шагов, высматривая что-то на земле, потом нагнулся, поднял что-то и подошёл к человеку, протянув найденное в зажатом кулаке:
— Возьми, это тебе обязательно поможет.
Тот машинально взял предложенное, но, увидев, что это жук, испугался и выбросил насекомое:
— Что это значит? — возмутился прохожий.
— Извини, друг, я не хотел тебя испугать. Но вот у моего Ученика точно есть то, что тебе нужно.
И, обратившись к Ученику, сказал:
— Дай этому достойному господину то, что мы нашли, когда отдыхали в саду.
— Что это? — насторожился прохожий. — Если ещё какая-то гадость, я не возьму!
Ученик развязал котомку и достал яблоко. Прохожий озадаченно посмотрел на красивый и сочный плод и, убедившись, что никакого подвоха нет, поблагодарил, но брать не стал.
— Почему же ты не берёшь? — поинтересовался Учитель. — А жука взял!
— Жука я взял непроизвольно. Я ведь не знал, что ты мне даёшь! А яблоко мне просто не нужно.
— Вот так и в жизни: часто мы принимаем то, что нам не нужно и даже противно просто так, не задумываясь. Нам дают — мы берём. Но между «давать» и «дать» есть существенная разница. Я могу что-то тебе давать, но пока ты это не примешь, моё действие останется не совершённым: я даю — ты не берёшь. Но если я тебе даю, и ты это принимаешь — моё действие становится совершённым: я дал — ты взял. Я не могу тебе дать что-то, пока ты это «что-то» не примешь! Я могу давать, но «дать» — это действие, зависящее от нас обоих — в равной мере. Если кто-то оскорбляет тебя, ты имеешь выбор: принять его оскорбления (чаще всего мы это делаем, не задумываясь) и обидеться, либо просто не принимать их, осознавая, что это тебе не нужно. Вот почему я и сказал, что тот человек не мог тебя оскорбить — он тебя оскорблял, но ты «помог» ему оскорбить себя, приняв обидные слова!

[Milonguera]

Валерий Дашкевич

Будем собою – как там ни назовемся...
Свету не станет. Не хватит на стане нот.
Если отчалишь, парус не ставь, на веслах
правь по теченью – по 61-й Норд.

Мир не прогнулся – все рыбы текут на Север
вместе с русалками, пылью, золой, песком.
Если заблудишься, будто охотник в сельве –
здесь никого не выспросить ни о ком.

В полночи длится асфальт, словно в песне Волга.
Жарко Стожары жалят полярный лед.
Здесь полицейский слыхал человека-волка –
воет, сердешный, собачкам спать не дает.

В этой глуши, как водится, дом на доме.
На человеке возится человек.
Бой не на смерть – на живот. И противник в доле –
этот одержит низ, этот рухнет вверх.

Местный ландшафт, как скомканный лист блокнота,
странной строкой притиснутый к небесам.
Если бы там и вправду читал бы кто-то,
он объяснил бы – зачем я опять писал.

Здесь, протекая неспешно, как бриз по коже,
к мыслям и старым крестам возводя глаза,
правя на Север, целуя бумажный кофе,
помни, что реки не потекут назад.

[Milonguera]

Томас Транстрёмер (Нобелевская премия по литературе 2011 года

СОН БАЛАКИРЕВА

Черный рояль, глянцево-черный паук,
дрожит в паутине, сплетаемой тут же. Звук

в зал долетает из некой дали,
где камни не тяжелее росы. А в зале

Балакирев спит под музыку. И снится Милию
сон про царские дрожки. Миля за милею

по мостовой булыжной их тащат кони
в нечто черное, каркающее по-вороньи.

Он в них сидит и встречается взглядом
с собой же, бегущим с коляской рядом.

Он-то знает, что путь был долгим. Его часы
показывают годы, а не часы.

Там плуг лежал в поле, его разрыв,
и плуг был мертвою птицей. Там был залив

с кораблем, почти что затертым льдами,
темная палуба, люди толпятся там, и

дрожки буксуют, скользят ободья,
будто месят шелк, и корабль-то вроде

как военный. Написано: "Севастополь".
Он поднимается на борт. Навстречу матрос, как тополь:

"Гибели ты избежишь, если сможешь сыграть на этом", –
и показывает на инструмент, похожий по всем приметам

на трубу или фонограф, или же на запчасть
неизвестной машины. Есть, от чего запасть.

В столбняке от страха, он понимает: это
то, что ход обеспечивает у корвета.

Он оборачивается к матросу, который ближе
к нему, и умоляет того: "Смотри же,

перекрестись, как я, перекрестись, не стой!"
Матрос смотрит сквозь него, как слепой,

руки – раскинуты, голова – как спущенный шар.
Поза – прибитого к воздуху. Тут удар

барабана. Еще один. Аплодисменты! Сон
обрывается. Балакирев вознесен

тысячей крыльев, гремящих в набитом зале.
Он видит, как музыкант покидает рояль, и

врываются звуки с улицы, куда уже бросили дрожжи.
И дрожки во мраке тают секундой позже.

[Бугор]

Послушай милый
Я совсем не дура
Те чувства в жизни
так давно поняв

я мять не стану
душу и пространство
ведь я хотела
просто поиграть

игра зашла
в тот, потаённый угол
мне стало страшно
и пора бежать

пусть наступив
со скрежетом и болью
Я так сложна
меня вам не понять

тебе не больно?
Впрочем, знать не надо
Ведь есть лазейка
Будь доволен тем
Что росчерком пера
Тебя приближу
Иль отгоню
когда наступит день

Я ясно вижу
всё на место встанет
и будем мы стареть
так не познав
как это просто
так идти по жизни
и руки те
к моей груди прижав

мой милый
никогда ты не узнаешь
какое чувство вспыхнет
в полутьме
когда в руках
ты держишь мои руки
когда щекой
прижалась я к тебе

Не надо слёз
Не надо снисхожденья
Топтать не надо
И не надо клясть

Пусть сохранит судьба
Лишь те мгновенья
Где ты любил
А я умела ждать