Император

[Пyмяyx**]

Тайна Маргариты Григорьевны

Здравствуйте, Маргарита Григорьевна!
– Здравствуйте, дети.
Маргарита Григорьевна чуть наклоняет голову и шествует дальше по коридору.
Маргарита Григорьевна высокая, стройная, прямая,» как столб. Гордая осанка, величественная походка. Иначе не скажешь.
Маргарита Григорьевна – директор 14 средней школы г. Верёвкино. Её уважают коллеги, начальство, «даже дети». Она «строгая, но справедливая.» В школе ведёт русский язык и литературу. Хорошо ведёт. В прошлом году из 36 учеников 10 а, который она вела, аж 18 поступили в вузы. Для Верёвкина очень хороший показатель.
Маргарита Григорьевна душой болеет за школу. Часто засиживается допоздна в своём кабинете.
В прошлом году её стараниями в школе провели ремонт. Школа сверкает голубой краской.
В коридорах, рекреациях, классах, уборных – идеальная чистота.
В школьной столовой работают хорошие повара. Готовят вкусно.
Живёт Маргарита Григорьевна одна в однокомнатной квартире на проспекте 50-летия Октября. Проспект этот очень длинный, начинается в центре города, от проспекта Ленина и устремляется в бесконечность. В начале проспекта сохранились ещё два дореволюционных дома, один из которых в 1911 году построил сам Мариан Лялевич, о чём говорит охранная доска на фасаде, а в конце проспекта высятся элитные дома рубежа ХХ-ХХI веков. Маргарита Григорьевна живёт в средней части проспекта, в 5-этажном доме хрущёвского периода. Дом стоит во дворе. Двор зелёный. Тополя, липы. Дом тоже зелёный, в смысле, покрашен в зелёный цвет. Он построен в 1964 г., когда проспект ещё назывался Восточной улицей. Дом блочный, обшарпанный. Грязная прокуренная лестница с матерными надписями. А ещё там нарисован пень с поганками, и написано: «ЛСД – вкуснятина», а ещё – « сергей, который живёт на 5 итаже- дурак»
Маргарита Григорьевна живёт на 3-м. В квартире - идеальная чистота, как в школе. Комната – 16 метров квадратных, с выходом на небольшой балкон. Кухня – 6 метров квадратных. В кухне и совмещённом санузле белизной сверкает кафель. Именно белизной. Серый, там, розовый, с картинками – это уже извращение. Кафель должен быть белым и никаким другим.
В комнате просто и строго. Виден вкус. Светло-серые с коричневым орнаментом обои. Односпальная кровать. Книги. Много книг. В основном, классика + методическая литература. Письменный стол с настольной лампой. На тумбе – телевизор «Sharp», видеомагнитофон (слово «видик» Маргарита Григорьевна считает нелитературным. Рядом 5-6 кассет, в т.ч. её любимый фильм «Служебный роман». Маргарите Григорьевне очень нравится Калугина, но не думаайте, что Маргарита Григорьевна ждёт своего Новосельцева. Во-первых, Калугиной было 36, а Маргарите Григорьевне – 47. Во-вторых, появится в доме мужчина, порядка сразу не станет. Погибнет всё то, что она лелеяла все эти годы. Немытая посуда на столе, пепел на полу, носки на кровати... Ну, а даже попадётся аккуратный, так у него представления об аккуратности , небось, свои, не такие как у Маргариты Григорьевны. Маргарита Григорьевна, например, при всей любви к порядку, мытую посуду не вытирает. Сама высохнет.
На свете есть только один человек, для которого Маргарита Григорьевна – Рита, который обращается к ней на «ты». Это – её сестра Елизавета. Но Елизавета живёт в Севастополе. 3-4 письма в год. Звонки в Новый год и в дни рождения. Всё. Последний раз сёстры виделись в 90-м, когда Украина ещё входила в состав СССР.
Так и живёт Маргарита Григорьевна. Дом –работа. Изредка – театр.
Но есть у Маргариты Григорьевны тайна. Жгучая, сладкая. Никто на свете о ней не знает. Разве что духи классиков литературы.

Маргарита Григорьевна вошла в квартиру и закрыла входную дверь Как следует. На цепочку. Сняла пальто. Повесила его на вешалку. Переобулась. Помыла руки. Приготовила обед – суп, котлеты, компот. Пообедала. Ела не спеша. Кто хорошо жуёт, тот долго живёт. Ела и предвкушала то, что предстоит ей.
Вышла из-за стола. Вымыла посуду. Подошла к окну. Задёрнула шторы. Излишняя предосторожность. 3-й этаж. Напротив окна – лесок.
Открыла ящик письменного стола. Бумаги, бумаги... Под бумагами – зелёная папка, а в ней – заветная тетрадка. Об этой тетрадке не знает никто. И Маргарита Григорьевна скорее дала бы отрезать себе язык, нежели показала бы эту тетрадку кому-нибудь.
Маргарита Григорьевна положила тетрадку на стол. Закрыла ящик стола.
Подошла к книжному шкафу. Ну, кто сегодня? Пушкин? Лермонтов? А может, Горький или Шолохов? Толстой. Или всё-таки Пушкин? Или Куприн для разнообразия? А вот стоят тома Гончарова. Так и просятся. Нет. Всё-таки Толстой Лев Николаевич.
Маргарита Григорьевна сняла том с полки. Открыла. «Детство». Отлично!
Маргарита Григорьевна села за стол. Открыла тетрадь. Просмотрела вчерашние записи. Вчера был Салтыков-Щедрин. «Господа Головлёвы». Аж мурашки по спине забегали.
Маргарита Григорьевна взяла ручку и с нового листа начала писать.

Толстой Лев Николаевич
Детство
12 августа 18..., ровно в третий день после дня моего
рождения, в который мне минуло десять лет и в который я
получил такие чудесные подарки, в семь часов утра - Карл
Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой
- из сахарной бумаги на палке - по мухе. Он сделал это так
неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой
спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову. Я
высунул нос из-под одеяла, остановил рукою образок, который
продолжал качаться, скинул убитую муху на пол и хотя
заспанными, но сердитыми глазами окинул Карла Иваныча. Он же,
в пестром ваточном халате, подпоясанном поясом из той же
материи, в красной вязаной ермолке с кисточкой и в мягких
козловых сапогах, продолжал ходить около стен, прицеливаться и
хлопать.
"Положим, - думал я, - я маленький, но зачем он тревожит
меня? Отчего он не бьет мух около Володи ной постели? вон их
сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: оттого он
меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, - прошептал я,
- как бы мне делать неприятности. Он очень хорошо видит, что
разбудил и испугал меня, но выказывает, как будто не
замечает... противный человек! И халат, и шапочка, и кисточка
- какие противные!"
Карл Иваныч, с очками на носу и книгой в руке, сидел на
своем обычном месте, между дверью и окошком. Налево от двери
были две полочки: одна - наша, детская, другая - Карла
Иваныча, собственная. На нашей были всех сортов книги -
учебные и неучебные: одни стояли, другие лежали.

Было тихо, насколько тихо может быть в хрущобе. Откуда-то с улицы доносились крики играющих детей, да у соседей за стенкой работал телевизор. На лестнице послышались тяжёлые шаги.
Маргарита Григорьевна подошла на мгновение к входной двери, глянула в глазок. Никого.
Вернулась к столу.

Как мне памятен этот угол! Помню заслонку в печи, отдушник
в этой заслонке и шум, который он производил, когда его
поворачивали. Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и
спина заболят, и думаешь: "Забыл про меня Карл Иваныч: ему,
должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою
гидростатику, - а каково мне?" - и начнешь, чтобы напомнить о
себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять
штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком
большой кусок на землю - право, один страх хуже всякого
наказания. Оглянешься на Карла Иваныча, - а он сидит себе с
книгой в руке и как будто ничего не замечает.

Почерк у Маргариты Григорьевны ровный, красивый, но строгий, без всяких там завитушек. Маргарита Григорьевна исписала ещё есколько страниц. Сидела она ровно, как её научили в детстве.

[i]Вы меня извините, Наталья Николаевна? Карл Иваныч, чтобы
не простудить своей голой головы, никогда не снимал красной
шапочки, но всякий раз, входя в гостиную, спрашивал на это
позволения.
- Наденьте Карл Иваныч... Я вас спрашиваю, хорошо ли спали
дети? - сказала maman, подвинувшись к нему и довольно громко.
Но он опять ничего не слыхал, прикрыл лысину красной
шапочкой и еще милее улыбался.

Тут Маргарита Григорьевна впервые допустила ошибку. «Наденьте Карл Иваныч». Перед обращением следовало поставить запятую.
Маргарита Григорьевна тем временем писала дальше

Должно быть, заметив, что я прочел то, чего мне знать не
нужно, папа положил мне руку на плечо и легким движением
показал направление прочь от стола. Я не понял ласка ли это
или замечание, на всякий же случай поцеловал большую, жилистую
руку, которая лежала на моем плече.

После «Я не понял» следовало поставить запятую. А после «большую» - запятая не нужна. По крайней мере, у Льва Николаевича её нет.
Маргарита Григорьевна писала дальше. Ошибок становилось всё больше. Портился почерк. Изменилась и осанка. Маргарита Григорьевна почти лежала на столе.

Мысли эти милькали в маей галаве я нитрогался сместа и
пристольно сматрел на черные бантики сваих бошмоков
Сказав с карлом иванытчем исчо не скалько слов о панежении
боррометра и прекозав якову никармить сабак с тем чтобы на
прощанье выехать после абеда паслушать маладых гончих папа
против моего ожидания паслал нас учиться утешив аднако,
абищанием взять на ахоту
По дароге, на верх я за бижал на тирасу. Удвирей на
солнышке зажмурефшись лижала любимая, барзая Сабака аца -
милка

Маргарита Григорьевна, обливаясь потом, расстегнула блузку. Сердце колотилось, не менее 200 ударов в минуту. Или в менуту? Дыхание стало частым, прерывистым.

И ужастно и апастно букву т песать напрастно
карова варона малако
Моргорита гряггорьифна
Жы шы чя щя чю щю

Маргарита Григорьевна сползла со стула. Серия мощных оргазмов сотрясали её тело.
... Маргарита Григорьевна лежала на полу. Пол был чистым, почище, чем стол у некоторых, и всё же... Маргарита Григорьевна Андреева, директор 14-й средней школы г. Верёвкина, заслуженный учитель республики лежала на полу. Блузка была расстёгнута. Юбка задралась. На губах – счастливая улыбка.
Зазвонил телефон. Звонила Валентина Сергеевна, завуч.
– Маргарита Григорьевна, извините, что я Вас беспокою. Мне сообщили, что завтра в школу должны прийти с телевидения. Репортаж будут делать. Надо бы подготовиться. Вам не очень сложно было бы зайти сейчас в школу?
– Хорошо. Я зайду. Через полчаса.
Маргарита Григорьевна одёрнула юбку. Поправила причёску.
Перед уходом она успела проверить свои записи и поставить себе жирную единицу.

/1

[3y6p]

БРАВО!!!

:ladush:

Я в полном восторге!!!

[Пyмяyx**]

Спасибо
Очень приятно, когда хвалят

[LIL]

Мне очень понравился рассказ о Маргарите Григорьевне.

[Пyмяyx**]

Взрослые заливают тоску водкой. Девочка Таня привыкла заедать тоску мороженным. Делала она это не одна, а вместе с одноклассницей и подругой Леной. Ну, правильно: разделённое горе – половина горя. Вот и сейчас девочки сидели в летнем кафе под тентом. Приятный ветерок обдувал их, мороженное перекочёвывало из вазочек в желудки, а разговор неспешно катился.
– Пируем! – жаловалась Таня, – Полный дом деликатесов! Икра, красная рыба, колбаса копчёная, ветчина, конфеты хорошие. Кушай, Танечка! Радуйся!
– Пока не поняла, чем же ты недовольна, ¬ – удивилась подруга, ¬– разве ты не любишь вкусно поесть? То есть, я понимаю, что тебя расстроили не сами деликатесы, а что-то другое, я правильно поняла?
– Да, конечно! Ведь важно не только что есть, но и где и с кем, верно?
– Верно.
– В воскресенье собрались на пикник. В лес. Представляешь? С шашлыками! Любишь шашлыки?
– Люблю.
– Вот и я люблю… На озеро какое-то. Я там не была, но дядя Витя говорит, что озеро шикарное. Водичка тёплая. Рыба клюёт. Ну, я-то рыбу не ловлю, но ем.
– Да, рыбку я тоже люблю. Только хорошую.
– А ещё мне обещали, что там будет какой-то новый мальчик. Интересно же!
– Ещё бы!
– Да я рассказывала тебе! Это папина компания с работы. С жёнами и детьми. Танцы прямо на природе. Песни под гитару. Хорошо?
– Хорошо.
– И фиг с маслом! Представляешь? Продуктов накупили заранее и едим их дома. Не поехали!
– Почему?
– Да у сестрицы ножка разболелась! Представляешь? И стоило ей сказать про ножку, сразу всё отменилось. Родители сразу забегали: «Ах, Катенька! Ох, Катенька! Бедная девочка!» И никакой поездки. А я уже настроилась, Такая досада!
– Понимаю. Обидно, конечно.
– Главное, непонятно, а причём тут ножка вообще! Мы же на машине едем! Сиди себе там, в лесу, лопай шашлыки и радуйся! Тебя, что, бегать заставляют, прыгать?
– В футбол играть?
– Ага! Представила себе свою сестрицу с мячом.
– На воротах.
– Или, лучше, нападающей!
Таня продолжала.
– Главное, родители недоумевают, чем это я недовольна? Продукты не пропали. Мясо, замаринованное для шашлыков, прикинь, на сковородке пожарили!!! Ты такой идиотизм видела когда-нибудь? Чем это я недовольна! Сравнить, пикник или ужин на кухне треклятой! Сиди, Танечка в вонючем помещении, лопай салаты и радуйся! Всё равно, да, на природе есть или на вонючей кухне?
Таня с досадой швырнула ложечку в вазочку.
– На днях она цветочек нарисовала. С натуры. ШедевЕр! Айвазовский отдыхает! Вон, видишь, женщина коляску с ребёнком везёт? Думаю, ребёночек не хуже нарисовать может. А родители так раскудахтались: «Ах, какой цветочек! Ах, Катенька молодец!» Противно-то как! А я неделю ноктюрн Шопена разучивала. Сыграла. И что? Ничего! Нет, похвалили, конечно. «Таня, молодец!» И всё! А вокруг этого цветочка полчаса плясали и весь вечер потом: «Нет, ну, ты посмотри, красота-то какая!» Повесили над пианино. Над МОИМ пианино! Только неправильно повесили. Надо было раму золотую с завитушками, как в музее.
– Может, лучше, сразу – в музей? – поддержала Лена.
– Ага! Вместо Джоконды! И охрану приставить в пятьдесят автоматчиков. А то, вдруг, украдут!
Лена вежливо хихикнула. Помолчали.
– Вот на день рождения мне блузку купили. И ей тоже блузку. Вроде бы, равенство. Но ей лучше и дороже. Всё лучшее – ей! Почему так? За что? Тут виноград купили. Специально посчитала: у неё на грозди 15 винградин, а у меня 11. Да не в винограде дело. Что я, винограда не видела? Дело принципа. Почему ей, а не мне? Чем она лучше? Да я давно заметила. У неё порция всегда, хоть чуть-чуть, да больше. Да, иногда, ещё и взрослые из своих тарелок подкладывают. Я двойку получу – ругают, она получит – «Ну, ничего, Следующий раз Катенька постарается и получит пятёрку» И вот так всегда. За одно и то же, если ругают, то меня больше, если хвалят, то её больше. Несправедливо! Вот, скажи, если бы у меня нога заболела, поездку бы отменили? Чёрта с два, ¬ – сама себе ответила Таня, – А скажешь – сразу скандал. Мать от себя тарелку отодвинет в мою сторону и ледяным тоном: «На, ешь мою порцию! Ты голодная? А я обойдусь!» А отец: «Не думал, что у меня дочка такая жадная и жестокая!» Да не жадная я! Дело принципа. За что ей больше?
– Да, мир несправедлив, глубокомысленно заметила Лена, облизывая ложечку.
– Ещё по мороженному?
– Давай.
– Какое возьмём?
– Фисташковое сегодня не брали.
– Ага.
Взяв ещё по порции, девочки вернулись к разговору. Таня жаловалась. Лена поддакивала. Ей не тяжело было поддержать подругу. Ведь за мороженное, как правило, платила Таня.
– Ну, почему, почему всё ей? Чем я хуже? – снова и снова повторяла Таня, – Вот, даже, говорят родители с кем-то по телефону, с родственниками, например. Разумеется, рассказывают и про наши дела. Как ты думаешь, о ком больше говорят?
– О Катьке?
– Ну, естественно!
– Вот, специально посчитала. Вчера мать говорила по телефону с тётей Ирой. Моё имя упомянула в разговоре только 6 раз, а Катькино 9. Потом звонил дядя Юра. Меня только 2 раза упомянули, а её – 6. В 3 раза больше! – Ну, ладно это короткий разговор. А тут мама с подружкой говорила, так моё имя упомянула аж 12 раз, но её-то – 44! Всё цветочком восхищалась!
– Так часто бывает. У родителей один из детей в любимчиках ходит. Лично с этим не сталкивалась, я-то одна в семье, но слышала о таком много.
– И всё время «сю-сю-сю!», «сю-сю-сю!»Так противно! «Катенька-Катенька! Катенька, как ты себя чувствуешь, доченька?» А она: «Мамочка! Папочка! Как вы себя чувствуете? Как спалось?»
– Это она подлизывается.
– Естественно! До чего же противно! Так бы дала по морде, чтоб кровь пошла! … Слушай, а давай её побьём!
– Ты что, с ума сошла?! – Лена тут же перестала поддакивать. Она почувствовала, что пахнет жаренным. Влипать в историю она совсем не хотела, даже за мороженное.
– Боишься?
– Да ну, что за мысли у тебя такие! Ты думаешь, нас по головке погладят за такое?
– Ну, давай, я буду бить, а ты только подержишь.
– Танька, ты что?! Соображай! Нас после этого твои родители замордуют. Да и в школе не похвалят. Нет, не годится.
– Эх ты! А, ещё, подруга…– обиделась Таня,– ну, ладно, тогда я сама.
– Не глупи! Вот именно потому, что подруга, пытаюсь отговорить тебя от опрометчивого шага. Или друг тот, кто мёдом мажет?
Таня задумалась:
– Может мальчишек подговорим?
– А они согласятся? А, если согласятся, не расскажут потом, кто их на Катьку натравил? Да и это не всё. Подумай: вот твои предки любят её больше тебя, жалеют. А если её ещё и побьёт кто-то? Они же, вообще, от любимой Катеньки на шаг не отойдут, а на тебя только ворчать будут, что под ногами мешаешься. И по телефону будут только о ней говорить: «Какие-то изверги избили бедную нашу девочку! Такую хорошую! Уроды! На такую девочку руку поднять!... Плохо себя чувствует, но мы делаем всё от нас зависящее…» И никакой Шопен не поможет! Тебе это надо?
– Да, пожалуй, ты права. А что же делать?
– А вот что! Надо сделать так, чтобы твои родители перестали так её любить так.
– Это как?
– Ну, что-нибудь сделать такое, чтобы на неё подумали. Подставить её, короче. Ну, например, вылить на неё мамины любимые духи. Представляешь, мама с папой в театр собираются, а флакончик и пуст. А от Катьки духами разит.
– А сама Катька что, запах не почувствует? Нет, не годится.
– Может, взять какую-нибудь вещь и подсунуть к ней? Какую-нибудь мамину брошку.
– А это идея!... А сама Катька не найдёт раньше меня?
– А ты вот что сделай: сунь к ней в портфель. Только сделай это в выходной. Лучше, даже, в субботу вечером. Чего ей в субботу или в воскресенье в портфель лезть? А если родаки за выходные не хватятся брошки, тихонечко вытащишь из Катькиного портфеля и положишь на место до следующего раза.
– Ты знаешь, это хорошая идея! наверное, я так и сделаю.
– Вот ещё что! Если, вдруг, не догадаются к ней в портфель заглянуть, принеси им свой: «Вот, мама, глянь, у меня ничего нет». Тогда, точно, к ней в портфель полезут!»
– Отлично! Ну, попляшет Катенька-воровка. Ножка у неё болит! Вот пусть на этой ножке попляшет! Хотя, думаю, её всё равно легко простят.
– Слушай, а у инвалидов ноги болят?
– Представь себе, да. Казалось бы, чего им болеть? Сидит себе в своей коляске, ногами даже не двигает. А, вот, болят. И все вокруг неё прыгают. Нет, ну, почему мир так несправедлив! Почему одним всё, другим ничего? Ей всё лучшее. Её все любят и жалеют, а мне одни беды! Ну, за что Катьке такое счастье?! Вот после школы я работать пойду. А она всю жизнь будет денежки получать. За что? Только за то, что ходить не может? А от этого кому-то польза? Я вкалывать буду, а эта дрянь – у телевизора сидеть! Ну, за что мне это? За что?!
– Несправедлив мир, – повторила Лена, ¬– Ладно, – не переживай! Давай, лучше мороженное есть.
– По шарику клубничного, да? И с шоколадной крошкой.
– Давай!
– Ножка у неё болит!...

[Nabludatel']

хорошо мужик писал/пишет...рекомендую.

[Izolda]

ещё один графоман с претензиями.