40 лет назад, 14 февраля 1967 года, Минздрав СССР утвердил инструкцию о принудительном психиатрическом лечении, которое стали широко применять против инакомыслящих. Причем, как выяснил обозреватель «Власти» Евгений ЖИРНОВ, даже руководители советской психиатрии не хотели знать, сколько диссидентов в стране объявлено сумасшедшими.
«Объявить сумасшедшим и отправить во Владивосток»
Среди загадок русской души не слишком заметное, но важное место занимает отношение ее обладателей к ее же заболеваниям. С одной стороны, в России испокон веков любили юродивых. А церковь даже канонизировала самых почитаемых из них.
Но одновременно душевные недуги считались постыдными и к потерявшим рассудок людям относились почти как к заразным больным.
На Руси их пожизненно отдавали в монастыри, где держали взаперти и в цепях. Но самое интересное заключалось в том, что со времен Средневековья отношение к отечественным безумцам зависело от того, были ли в их бреде поносные слова в адрес власти. Сумасшедших, произносивших подобные речи, держали в суровых условиях наравне с наиболее опасными разбойниками. Однако объявлять умалишенными смутьянов, распространявших крамольные мысли, было бы грехом, вмешательством в промысел Божий. И потому первые известные случаи объявления инакомыслящих безумцами относятся к концу галантного XVIII века. А на поток «производство» политических сумасшедших поставил лишь Николай I в 1826 году. Правда, в начале его правления этот поток был еще тонким ручейком.
Первым объявленным высшей властью безумцем оказался генерал-майор граф Матвей Дмитриев-Мамонов, богатейший русский помещик, герой Отечественной войны, друг многих декабристов. 14 декабря 1825 года он не вышел на Дворцовую площадь, но впоследствии отказался присягать новому императору.
Поступить так после разгрома восстания декабристов мог или благородный человек, или сумасшедший, и Николай I объявил, что М.Дмитриев-Мамонов безумен. Графа сослали в его имение, где он вел крайне уединенную жизнь и вскоре действительно сошел с ума. Так что метод оказался действенным и использовался затем еще не раз.
Самым известным из политических сумасшедших во время царствования Николая I стал Петр Чаадаев. На его «Философических письмах», опубликованных в 1836 году, император написал: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной — смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного».
Примеру самодержца следовали и высокопоставленные чиновники. Под предлогом душевной болезни они отправляли чересчур строптивых и неуживчивых подчиненных в дома умалишенных. К середине века эта практика стала нормой. Об этом писал, к примеру, в своих «Мыслях о существе и значении чиновнического быта», вышедших в 1846 году, Эрнст Рейнталь. Подобная участь могла постигнуть любого правдоискателя в мундире и без такового, если его деятельность вредила интересам высокого начальства.
Антон Чехов, побывавший в конце XIX века на Сахалине, описал судьбу одного из «назначенных» безумцем: «Ружичко был назначен инспектором сельского хозяйства на Сахалине; ознакомившись детально с местными условиями, пришел к выводу, что создание на Сахалине сельскохозяйственной колонии невозможно. Такое заключение Ружичко обеспокоило местное начальство, привыкшее присваивать деньги, выделяемые правительством для сельскохозяйственного освоения Сахалина; к тому же новый инспектор обнаружил растраты казенных средств и аферы с «колонизационным фондом».
Генерал-губернатор Восточной Сибири Анучин запретил Ружичко критиковать сахалинские порядки и говорить о невозможности колонизации, чтобы не вызвать «деморализации населения». Тогда агроном обратился к Александру III, но в ответ на его телеграммы император запретил Ружичко «отправлять телеграммы, касающиеся его личных взглядов на о.Сахалин». Министерство государственных имуществ уволило Ружичко; для окончательного сокрытия слухов о беззакониях новый приамурский генерал-губернатор Д.Корф распорядился объявить его сумасшедшим и отправить во Владивосток».
Куда реже признавали сумасшедшими вельмож и особ императорской крови. Однако случалось и такое. К примеру, Александр II в 1874 году объявил серьезно больным и нуждающимся в особом лечении своего племянника — великого князя Николая Константиновича, попавшегося на краже. Лечили его в соответствии с канонами тогдашней психиатрии: обливали ледяной водой, упаковывали в смирительную рубаху. А затем просто выслали в Ташкент, и до самого свержения монархии в 1917 году, несмотря на все уверения врачей в его выздоровлении, великий князь продолжал числиться сумасшедшим.
«Найти санаторию, чтобы из нее трудно было бежать»
Попытка врачей помочь Николаю Константиновичу вполне соответствовала духу либерализма, воцарившемуся в начале XX века среди русской интеллигенции вообще и медицинского сообщества в частности. Сломить этот настрой не смогли даже пришедшие к власти большевики. Впрочем, в первые послереволюционные годы политическая психиатрия и так применялась в редчайших случаях.
Наиболее известный — помещение в психлечебницу эсерки Марии Спиридоновой. После попытки антибольшевистского переворота 6 июля 1918 года ее приговорили к восьмимесячному заключению, но старая революционерка смогла бежать. Ее снова поймали и по предложению Феликса Дзержинского изолировали в психбольнице. В 1921 году он лично распорядился: «Охрану и наблюдение надо бы сорганизовать достаточную, но в замаскированном виде. Санатория должна быть такая, чтобы из нее трудно было бежать и по техническим условиям. Когда найдете таковую и наметите конкретный план, доложите мне» (Здесь и далее лексические и стилистические особенности источников сохранены. — Прим. ред.).
Но в большинстве случаев необходимости в психиатрических репрессиях не наблюдалось. Большевики сохраняли либерально-интеллигентское отношение к душевнобольным. Многие из них сами обращались к психиатрам, причем не только к отечественным. Не особо скрываясь, лечились и красные командиры, прошедшие Гражданскую войну. Но главное заключалось в том, что объявлять своих врагов сумасшедшими было политически невыгодно. Особенно после перехода рычагов управления к Иосифу Сталину, пропагандировавшему теорию усиления классовой борьбы. Нельзя же усиливать борьбу с умалишенными.
До 1935 года Политбюро не рассматривало вопросов о психиатрии вовсе. Но даже в годы «большого террора» из-за отсутствия четкой и ясной позиции высокого руководства в деле использования психиатрии в политических целях наблюдались сумбур и «какофония». Некоторых узников ГУЛАГа, которые сходили с ума, отправляли в специальные психбольницы тюремного типа. Других продолжали держать в лагерях. В то же время некоторые враги народа скрывались от наказания с помощью психиатрических диагнозов. Мало того, высокопоставленные сотрудники карательной системы пользовались этой лазейкой для спасения обвиняемых в политических преступлениях.
Подобный случай имел место в Москве во время войны. В 1943 году военный трибунал рассматривал «дело антисоветской группы дирижера Хмелевича», которое от начала до конца было сфабриковано московским управлением НКВД. Чекисты завербовали нескольких знакомых между собой артистов и музыкантов и каждому из них поручили вести провокационные разговоры с остальными. На основании агентурных донесений всех участников группы арестовали и судили. Всем дали большие сроки, а Хмелевича приговорили к расстрелу.
Но дело попалось на глаза председателю Военной коллегии Верховного суда СССР Василию Ульриху. И человек, которого по праву называют кровавым палачом, обнаружил, что дирижер наблюдался у психиатра. Он распорядился направить Хмелевича на психиатрическую экспертизу и собственноручно написал записку в НКВД с предписанием не расстреливать Хмелевича до получения результатов и возможного пересмотра дела. В итоге дирижер был признан невменяемым, что не спасло его от заключения, зато сохранило ему жизнь.
Ситуация резко изменилась после войны. Видимо, следователи госбезопасности, рассматривая скользкие дела, не могли решиться на применение к обвиняемым самых строгих карательных мер. Слишком свежи были у них в памяти аресты и расстрелы коллег, обвиненных в 1938—1939 годах в незаконных методах ведения следствия и необоснованном преследовании ни в чем не повинных людей. Поэтому при малейших зацепках — лечении у психиатров, странностях в поведении — они предпочитали отправлять подопечных на психиатрическое обследование и последующее принудительное содержание в больнице. По тому же пути пошли и руководители различных рангов, начавшие, как и в XIX веке, отправлять к психиатрам своих не в меру правдолюбивых подчиненных.
К примеру, в 1953 году пропагандист Свердловского райкома партии в Москве С.Писарев обвинил секретаря райкома в хищениях. Тот потребовал на Лубянке, чтобы органы госбезопасности возобновили рассмотрение старого дела 1930-х годов, по которому пропагандист был оправдан. Следователям не хотелось браться за кляузное дело, и С.Писарева «перепасовали» к психиатрам. Благо в 1926 году он по собственной инициативе прошел психиатрическое обследование. Да к тому же отличался «странностями»: вел строгий учет расходов, годами хранил квитанции об оплате всего и вся.
Вырваться ему удалось только в 1954 году и только при помощи высокопоставленных друзей, которые поручились за него перед высоким руководством. Если бы не они, С.Писарев мог бы до конца жизни остаться на принудительном лечении. Ведь к тому времени политика партии в психиатрическом вопросе наконец-то прояснилась: политическая психиатрия оказалась востребована лично Никитой Хрущевым.
Либерализм как психическое расстройство
Reply With Quote
Re: Либерализм как психическое расстройство
Originally Posted by Доктор_Ливси
