Зилинаглазаэ такси
Это очень хорошая песня. Мне она так понравилась, что я отыскал в сети слова и аккорды – вот они:
Am F G E
Вот и осталось
F Dm E
Лишь снять усталость
Am F G E
И этот вечер
F Dm E
Мне душу лечит
Am F
О-о-о-о на-на-на-на
G E
Зеленоглазое такси
Am F
О-о-о-о на-на-на-на
G E
Притормози, притормози
О-о-о-о на-на-на-на
И отвези меня туда
О-о-о-о на-на-на-на
Где будут рады мне всегда, всегда
Там и не спросят
Где меня носит
Там я-то знаю
Всё понимают.
Если у вас в ушах также стоят специфические скрипучие, кряхтящие интонации хриплого голоса Михаила Боярского, я рад. Значит, мы с вами понимаем друг друга, значит, мы с вами одинаково осведомлены, приблизительно одинаково.
Я предлагаю вдуматься, о чем он так жалостливо и настырно кряхтит, Боярский, в своей шляпе.
«Вот и осталось». Уже само по себе одно неплохо. «Вот и осталось», каждый понимает в контексте своих насущных забот. Это может касаться возраста, недопитой бутылки водки, еще каких-то милых и недовыброшенных вещей. «Лишь снять усталость». Да, усталости у человечества к концу времен накопилось предостаточно. Мы сегодня сами по себе ничто иное как выражение усталости. Устали наши мускулы, устали мысли, устали от мониторов глаза, устали даже металлы на железных дорогах. «И этот вечер». Хрипучий «этот вечер» навевает что-то скабрезное… «Мне душу лечит». Очень серьезное заявление.
«О-о-о-о на-на-на-на». На этом стоит остановиться особо и поразмышлять. «О-о-о-о» в совокупности будет 4 «о», т.е. мистическая цифра 40. Наверное, четыре «о» -- это грань, когда усталость, действительно, накапливается, и остается только ее снять. Итак: песня о middle life crisis’е. «О-о-о-о» -- я повторю, с вашего позволения. Мы знаем также, что в языке ангелов отсутствуют согласные, они только так, как Боярский, и говорят – «а-а-а-а», «е-е-е-е», «и-и-и-и», «о-о-о-о», «у-у-у-у» -- «зи-и-л-и-и-наа-а-гла-а-а-а-за-э та-акси» (я так думаю).
«На-на-на-на» я, признаться, не помню, но если в Интернете написано, то и пусть будет «на-на-на-на». Кажется, Боярский в этом месте, напротив, мычал, произнося букву «у» с закрытым ртом. Букву «а» надо произносить с широко открытым ртом – это буква начала года и весны. А букву «у», которая дает как раз мычащее «(м)у-у-у-у», можно произнести и с закрытым ртом, попробуйте, кстати, сами. Это буква зимы и смерти. (М)у-у-у-у, да, именно так.
И самое главное – на предельном скрипе – апогей «зилинаглазаэ такси». Что в этом? Мне кажется, все. Или почти все.
«Притормози, притормози». No comments.
А вот дальше comments. «И отвези меня туда (о-о и (м)у-у опускаю – А.Д.), где будут рады мне всегда, всегда.» Это, действительно, загадка. Судя по тому, каким тоном поет Боярский, таинственное «туда», «где», этот волшебный «топос», на самом деле, являет собой нечто удивительное. Представьте себе в здравом уме, Боярского в шляпе, старого, весьма относительно умного, с черной цыганской физиономией, который так противно, сознательно противно, нарочито, и, выказывая всем, что делает это специально, ноет «зилинаглазаэ такси»… И где такому «будут рады»? Причем «всегда, всегда»? Действительно, это энигма. Такому рады не будут нигде, даже в Санкт-Петербурге, где есть обычай принимать и угощать весь вечер совсем неуместных и неказистых личностей, которых в Москве не пускают даже в метро, и будь они родными братьями, не здороваются на улице… Но это даже там временно. А вот «всегда, всегда»… Я думаю, что речь идет о кладбище, куда наш герой решительно и печально – отсюда скрип и тоска в голосе – собрался поехать на такси. Тогда все становится на свои места. И детские истории про черный-черный город, где на черном-черном шоссе голосует черная-черная женщина. Водитель останавливается, она влезает в кабину и черным-черным голосом говорит ему: «НА КЛАДБИЩЕ!», последние слова надо выкрикивать страшно и пугающе, а перед началом рассказа погасить свет и всем ребятам залезть по уши под одеяло. Вот, оказывается, куда едет Михаил Боярский. И, скорее всего, все мы, по крайней мере, подавляющее большинство, хотя «не все умрут, но все изменятся». Там всегда, всегда рады. И таким в шляпах тоже. В таком случае и второй куплет этой замечательной по своему формальному минимализму и содержательному богатству песни приобретает неожиданно новую драматургию, обнаруживает свое послание, укрепляя нас в нашей догадке.
«Там и не спросят, где меня носит», понятное дело, не до этого, да и все равно. «Там», слово произнесено. Эта песня о черном черном топосе, предположительно о погосте, о кладбище, месте похорон, топосе топосов. И решительное: «Там я-то знаю, все понимают». Действительно, если кто-то что-то понимает в нашем мире, то искать его надо там. И Боярский «это знает».
Все! - Песня расшифрована, Боярский у нас в руках. Если бы не скрип его голоса, не печаль дурацкой шляпы, не загадочный идиотизм его жгучего взгляда, мы терялись бы в сомнениях, но он осветил своей тьмой странный смысл этого незамысловатого шлягера. Теперь понятно, почему ему грустно и нам грустно от него и от песни. И от самих себя. «Вот и осталось». У меня совсем немного, на рюмку. Я стал страшно бояться кукушек. Как только я начинаю считать их икоту, они замолкают. Ужас. Черная-черная женщина…
«Там все понимают, все, все, все понимают…»
Reply With Quote
Originally Posted by nakos
