Mr. Nikolson
03-26-2011, 04:33 PM
Опасное взяточничество("Foreign Policy", США)
26/03/2011
Махачкала, Россия — Когда в 2008 году, путешествуя по Кавказу, я оказался в гористой местности южного Дагестана, повсюду я встречал невероятно доброе к себе отношение. Горы этой российский республики усеяны сотнями деревень: сложенные из камня домишки здесь лепятся по склонам, давая приют людям, влачащим убогое существование и зарабатывающим на жизнь разведением овец и выращивая хлеб и овощи на своих клочках земли. Все три недели моего похода каждый вечер кто-нибудь предлагал мне еду и ночлег в своем доме. И никто никогда ничего за это не просил.
Но у дагестанской щедрости есть и обратная сторона, как заявил в своем резком выступлении президент Дмитрий Медведев два года назад. Говоря о том, что питает терроризм в этой республике и на остальном Северном Кавказе, Медведев в качестве одной из главнейших причин указал «чудовищные масштабы коррупции». Дагестан, конечно, - самая гостеприимная из беспокойных республик Северного Кавказа; но она и самая ужасная. И коррупция, на которую указал Медведев, лежит в основе насилия, разрушающего самодостаточное традиционное общество.
Изолированность Дагестана сохранила нетронутыми обычаи гостеприимства и чести, присущие всем 32 народностям, населяющим эту землю. Но вместе с тем, защищенность Дагестана от внешних влияний обусловила и его уязвимость к религиозному фундаментализму. В этой республике – самые глубоко укорененные исламские традиции в регионе (в седьмом веке нашей эры на этой территории жили арабские захватчики). Поэтому, когда после распада Советского Союза в 1991 году с Ближнего Востока сюда стали приезжать многочисленные религиозные миссионеры, они нашли плодородную почву для своих проповедей, к которым многие не остались равнодушны.
Консервативные салафиты, наводнившие Дагестан, вступили в конфликт с суфийскими «тарикатами» (орденами), которые здесь руководили религиозной жизнью до большевиков. В последующие два десятилетия все большее число местных жителей становились салафитами – в России их называют «ваххабитами», придавая этому слову уничижительный оттенок. Многие из них присоединились к исламистскому мятежу, распространяющемуся из Чечни.
Дагестан тяжело заплатил за свое участие в этом движении. По статистике вебсайта «Кавказский узел», в 2010 году в республике насчитывается 378 смертей, связанных с мятежом, и 307 человек было ранено (по сравнению с Ингушетией, где было зарегистрировано 134 случая смерти и 192 раненных, в Чечне эти цифры составили, соответственно, 127 и 123). В Махачкале боевики, скрывающиеся на конспиративных квартирах и на тайных базах в горах, расстреливают и взрывают машины милиции и государственных чиновников. Люди спокойно смотрят на струйки дыма и снимают обгорелые останки на сотовые телефоны.
Эту войну террористов против российского правления еще сильнее подогревает неуклюжая религиозная политика и преследования российскими службами безопасности подозреваемых в участии в мятеже и их семей; ее усугубляют неловкие экономические планы, в результате которых множество людей остались без работы, и, по словам Медведева, удушающая коррупция.
Взяточничество оказывает двоякое влияние. Во-первых, оно питает социальное недовольство, поскольку расширяется разрыв между бедными и богатыми. А во-вторых, оно подпитывает исламистское партизанское движение с его глубоко криминальными корнями, которое зиждется на вымогательстве и рэкете, обеспечивающими возможность продолжать борьбу.
Эти причины конфликта не уникальны для Дагестана. За последний месяц, пока я путешествовал по пяти республикам на российском Северном Кавказе, мне приходилось постоянно сталкиваться с рассказами об аморальных поступках. «Тут все этим пропитано, - говорит Мухадин, 40-летний продавец из Нальчика, столицы Кабардино-Балкарии, который попросил, чтобы его имя не называли. – Если кто-то занял пост в министерстве, то он тянет за собой в кабинет весь свой клан, включая самых слабоумных. На реальные способности людей никто не смотрит, никакой справедливости нет и в помине. Образованные люди, способные работать в десять раз лучше, остаются без работы и ожесточаются».
Коррупция – слишком мягкое, обтекаемое слово. Чаще всего за ним стоит просто расхищение средств. Государственные чиновники разворовывают общественные деньги, которые могли бы помочь многим семьям выкарабкаться из убожества нищеты, на которые можно было бы построить школы, спасти жизни людей в больницах.
Но коррупция – это еще и расхищение прав, расхищение справедливости.
На прошлой неделе в одном из кафе Махачкалы я встретился с Залиной Аюбовой, ее матерью Мадиной и их адвокатом Сапият Магомедовой.
Залина – тринадцатилетняя школьница. Они с мамой живут в Хасавюрте, городке примерно в часе езды к западу от столицы, который больше всего известен как место, где чеченские мятежники и генералы российской армии подписали мирное соглашение в конце чеченской войны в 1996 году.
В сентябре прошлого года Залина утром возвращалась из поликлиники домой, когда ее на улице остановил бывший одноклассник, Шамиль. Угрозами заставив девочку повиноваться, 14-летний Шамиль вместе с двумя приятелями постарше затащили Залину в заброшенный дом рядом с местной тюрьмой. Там, в этом доме; потом в гостинице; потом в недостроенном доме группа молодых людей платила Шамилю за возможность изнасиловать Залину. Один раз Шамиль брал плату 200 рублей (7 долларов), другой – 150 рублей.
Через три дня один из насильников – старший брат Шамиля, Хасим, - позвонил матери Залины, Мадине, и пообещал сказать ей, где находится ее дочь, если Мадина встретится с ним лично и никому больше ничего не станет говорить.
После мучительных сомнений Мадина, уже отчаявшаяся найти свою дочь, решилась позвонить в милицию. Они с милиционером пришли в условленное место, и Хасима сразу же арестовали. Он признал, что насиловал Залину, которую Мадина нашла без сознания на подстилке из картона в недостроенном доме. Она ничего не пила и не ела с того самого момента, когда ее похитили.
Дело выглядит совершенно очевидным. Залина провела несколько дней со своими мучителями. Она хорошо знала Шамиля, и четыре других юноши, насиловавшие ее, не пытались скрывать свою личность. Один из них признал свою вину. Врач подтвердил, что Залина была многократно изнасилована.
Трех обвиняемых в изнасиловании арестовали и предъявили им обвинение; Шамиля выпустили на поруки как несовершеннолетнего. Однако расследование было быстро прекращено. Родственники обвиняемых молодых людей пришли к Мадине, предлагая ей 600 тысяч рублей (21 тысячу долларов) или квартиру в Махачкале в обмен на то, что она заберет свое заявление по этому делу. «Когда я отказалась, - рассказала она мне, - они заявили: «Не беспокойтесь, мы знаем, что делать с нашими деньгами»».
Вскоре начали происходить странные вещи. Четвертый насильник не был задержан, и было неясно, был ли выписан ордер на его арест. Мадина слышала, что он свободно разгуливал по своей родной деревне рядом с Хасавюртом.
26/03/2011
Махачкала, Россия — Когда в 2008 году, путешествуя по Кавказу, я оказался в гористой местности южного Дагестана, повсюду я встречал невероятно доброе к себе отношение. Горы этой российский республики усеяны сотнями деревень: сложенные из камня домишки здесь лепятся по склонам, давая приют людям, влачащим убогое существование и зарабатывающим на жизнь разведением овец и выращивая хлеб и овощи на своих клочках земли. Все три недели моего похода каждый вечер кто-нибудь предлагал мне еду и ночлег в своем доме. И никто никогда ничего за это не просил.
Но у дагестанской щедрости есть и обратная сторона, как заявил в своем резком выступлении президент Дмитрий Медведев два года назад. Говоря о том, что питает терроризм в этой республике и на остальном Северном Кавказе, Медведев в качестве одной из главнейших причин указал «чудовищные масштабы коррупции». Дагестан, конечно, - самая гостеприимная из беспокойных республик Северного Кавказа; но она и самая ужасная. И коррупция, на которую указал Медведев, лежит в основе насилия, разрушающего самодостаточное традиционное общество.
Изолированность Дагестана сохранила нетронутыми обычаи гостеприимства и чести, присущие всем 32 народностям, населяющим эту землю. Но вместе с тем, защищенность Дагестана от внешних влияний обусловила и его уязвимость к религиозному фундаментализму. В этой республике – самые глубоко укорененные исламские традиции в регионе (в седьмом веке нашей эры на этой территории жили арабские захватчики). Поэтому, когда после распада Советского Союза в 1991 году с Ближнего Востока сюда стали приезжать многочисленные религиозные миссионеры, они нашли плодородную почву для своих проповедей, к которым многие не остались равнодушны.
Консервативные салафиты, наводнившие Дагестан, вступили в конфликт с суфийскими «тарикатами» (орденами), которые здесь руководили религиозной жизнью до большевиков. В последующие два десятилетия все большее число местных жителей становились салафитами – в России их называют «ваххабитами», придавая этому слову уничижительный оттенок. Многие из них присоединились к исламистскому мятежу, распространяющемуся из Чечни.
Дагестан тяжело заплатил за свое участие в этом движении. По статистике вебсайта «Кавказский узел», в 2010 году в республике насчитывается 378 смертей, связанных с мятежом, и 307 человек было ранено (по сравнению с Ингушетией, где было зарегистрировано 134 случая смерти и 192 раненных, в Чечне эти цифры составили, соответственно, 127 и 123). В Махачкале боевики, скрывающиеся на конспиративных квартирах и на тайных базах в горах, расстреливают и взрывают машины милиции и государственных чиновников. Люди спокойно смотрят на струйки дыма и снимают обгорелые останки на сотовые телефоны.
Эту войну террористов против российского правления еще сильнее подогревает неуклюжая религиозная политика и преследования российскими службами безопасности подозреваемых в участии в мятеже и их семей; ее усугубляют неловкие экономические планы, в результате которых множество людей остались без работы, и, по словам Медведева, удушающая коррупция.
Взяточничество оказывает двоякое влияние. Во-первых, оно питает социальное недовольство, поскольку расширяется разрыв между бедными и богатыми. А во-вторых, оно подпитывает исламистское партизанское движение с его глубоко криминальными корнями, которое зиждется на вымогательстве и рэкете, обеспечивающими возможность продолжать борьбу.
Эти причины конфликта не уникальны для Дагестана. За последний месяц, пока я путешествовал по пяти республикам на российском Северном Кавказе, мне приходилось постоянно сталкиваться с рассказами об аморальных поступках. «Тут все этим пропитано, - говорит Мухадин, 40-летний продавец из Нальчика, столицы Кабардино-Балкарии, который попросил, чтобы его имя не называли. – Если кто-то занял пост в министерстве, то он тянет за собой в кабинет весь свой клан, включая самых слабоумных. На реальные способности людей никто не смотрит, никакой справедливости нет и в помине. Образованные люди, способные работать в десять раз лучше, остаются без работы и ожесточаются».
Коррупция – слишком мягкое, обтекаемое слово. Чаще всего за ним стоит просто расхищение средств. Государственные чиновники разворовывают общественные деньги, которые могли бы помочь многим семьям выкарабкаться из убожества нищеты, на которые можно было бы построить школы, спасти жизни людей в больницах.
Но коррупция – это еще и расхищение прав, расхищение справедливости.
На прошлой неделе в одном из кафе Махачкалы я встретился с Залиной Аюбовой, ее матерью Мадиной и их адвокатом Сапият Магомедовой.
Залина – тринадцатилетняя школьница. Они с мамой живут в Хасавюрте, городке примерно в часе езды к западу от столицы, который больше всего известен как место, где чеченские мятежники и генералы российской армии подписали мирное соглашение в конце чеченской войны в 1996 году.
В сентябре прошлого года Залина утром возвращалась из поликлиники домой, когда ее на улице остановил бывший одноклассник, Шамиль. Угрозами заставив девочку повиноваться, 14-летний Шамиль вместе с двумя приятелями постарше затащили Залину в заброшенный дом рядом с местной тюрьмой. Там, в этом доме; потом в гостинице; потом в недостроенном доме группа молодых людей платила Шамилю за возможность изнасиловать Залину. Один раз Шамиль брал плату 200 рублей (7 долларов), другой – 150 рублей.
Через три дня один из насильников – старший брат Шамиля, Хасим, - позвонил матери Залины, Мадине, и пообещал сказать ей, где находится ее дочь, если Мадина встретится с ним лично и никому больше ничего не станет говорить.
После мучительных сомнений Мадина, уже отчаявшаяся найти свою дочь, решилась позвонить в милицию. Они с милиционером пришли в условленное место, и Хасима сразу же арестовали. Он признал, что насиловал Залину, которую Мадина нашла без сознания на подстилке из картона в недостроенном доме. Она ничего не пила и не ела с того самого момента, когда ее похитили.
Дело выглядит совершенно очевидным. Залина провела несколько дней со своими мучителями. Она хорошо знала Шамиля, и четыре других юноши, насиловавшие ее, не пытались скрывать свою личность. Один из них признал свою вину. Врач подтвердил, что Залина была многократно изнасилована.
Трех обвиняемых в изнасиловании арестовали и предъявили им обвинение; Шамиля выпустили на поруки как несовершеннолетнего. Однако расследование было быстро прекращено. Родственники обвиняемых молодых людей пришли к Мадине, предлагая ей 600 тысяч рублей (21 тысячу долларов) или квартиру в Махачкале в обмен на то, что она заберет свое заявление по этому делу. «Когда я отказалась, - рассказала она мне, - они заявили: «Не беспокойтесь, мы знаем, что делать с нашими деньгами»».
Вскоре начали происходить странные вещи. Четвертый насильник не был задержан, и было неясно, был ли выписан ордер на его арест. Мадина слышала, что он свободно разгуливал по своей родной деревне рядом с Хасавюртом.