fan_ta
01-06-2008, 05:15 PM
Лана Райберг
ПРИНЦЕССА ТЁТЯ ОЛЯ
Ольга не представляла, как долго сможет терпеть невыносимую пытку холодом. Хотелось броситься на землю, завизжать, замолотить по грязному, утоптанному сотнями прохожих снегу заледенелыми, зажатыми, как в тисках, в промёрзших ботинках ногами. И чтобы к ней бросились, и понесли куда-то в душное тёпло, и жалели, и укрыли толстым ватным одеялом, и вливали в запёкшийся от мороза рот горячий сладкий чай....
Но она понимала, что спасение не придёт - и откуда только пришли в голову детские капризы, вроде бы и в в детстве она никогда ничего такого себе не позволяла, всегда была терпеливой и разумной девочкой. Да и не помогут, не спасут - переступят брезгливо через неподвижное тело, примут за бродяжку или пьяницу, она уже видела несколько таких скрючившихся фигур в разных углах вокзала и застывших в безнадёжных отчаянных позах на грязном, в лужах талого снега, полу....
Она вытерпит, выживет, ведь как то терпят все эти люди, более получаса ожидающие на промёрзшей платформе опаздывающую электричку. Вон, некоторые девушки даже в почти тридцатиградусный мороз умудряются выглядеть хорошенькими, одетые в кокетливые меховые шапочки и длинные шубки.
Ольга боялась стать жертвой бывших соотечественников, наивно полагающих, что каждый человек Оттуда- богат, и потому в целях безопасности попыталась как можно менее походить на человека, приехавшего из-за границы. В Нью Йоркских магазинах она долго, помня российские морозы, подбирала себе экипировку - удобную, тёплую и неброскую. И теперь в куртке-парке, отороченной искуственным мехом по краю надвинутого на самый нос капюшона, в широких джинсах, под которыми были одеты шерстяные кологотки, и в чёрных ботинках на толстой рифлёной подошве кажется, немного переборщила в сторону простоты, она уже подзабыла, что дамы в России, невзирая на нищету и погоду, всегда во всеоружии, и походила не то на студентку в пору уборочной страды, не то на рыбака, забывшего где-то свои удочки и ведро.... Наконец, из белёсой пелены, из под еле различимого в колком искрящемся воздухе выгнутого дугой моста, пахнув жжёной резиной и моргая подслеповато жёлтым электрическим глазом, пыхтя и подсвистывая, выползла стрекозиная зелёная морда пригородного поезда.
В электричке Ольга скорчилась, скукожилась, обхватила обожжёнными ветром руками колени, пытаясь сохранить для замерзающего тела хоть капельку тепла. Да, в Америке такой морозец был бы национальной катастрофой! Там бы закрыли и школы, и государственные учреждения, а еду, наверное, сбрасывали бы жителям с вертолётов... Она украдкой оглядывала пассажиров. На деревянных неудобных скамейках расположились закутанные в пуховые платки бабушки и толстые тётки с усталыми лицами. Все они были вбиты в ватники, попорченными молью шубы, мохеровые бесформенные шапки, валенки, растоптанные, на меху, сапоги...На коленях у них стояли корзины, необъятные сумки из полопавшегося от мороза кожзаменителя, с примотанными синей изолентой оторванными ручками... В проходе на полу что-то копошилось и похрюкивало в груботканом грязном мешке... Запахло потом, сеном, навозом, бедностью и заботами...
За окном тянулась бесконечная снежная равнина, обрамлённая по краю серым зубчиком леса. По равнине словно кто-то расшвырял беззаботной рукой кучки скособоченных чёрных домов, перечеркнул безжизненно белое, где одиноко, словно сторожевые будки, торчали в пустых огородах покосившиеся нужники, росчерками редких заборов....
На лицах попутчиков застыло одинаковое выражение - покорной обречённости и безграничного терпения... У Ольги запершило в горле и болезненно сжалось сердце....
Ещё только три дня назад она приезжала из Нью Джерсийского городка в Нью Йорк и выходила из мягко приткнувшегося к платформе чистого, устланого ковром вагона сразу к подножию лестницы, выводящей пассажиров под купол огромного вокзала, пахнущего горячим попкорном, кожей дорогих чемоданов, туалетной водой, кофе и мокрой шерстью от подсыхающих пальто - в Нью Йорке шёл мелкий дождь.
В Новогайск она ехала навестить свою подругу, которую не видела целых четыре года, ровно столько, сколько прожила на Земле Обетованной. За год до Ольгиного отъезда Люся поселилась вместе с мужем и дочкой в развивающемся молодом индустриальном городе, куда того отправили главным инженером на завод, покинув в областном центре квартиру с проживающей там стареющей мамой. Молодой специалист оказался бабником и выпивохой, тащил в постель кого ни попадя - не брезговал даже заводскими буфетчицами и уборщицами, водил домой компании нужных людей - поставщиков, инженеров смежных предприятий, и все они напивались вдрызг за решением производственных проблем.
Вернуться домой не получилось - из квартиры её выписали, и тут же на её место поселился старший брат, которого за пьянство выгнала жена, лишив того, таким образом, жилплощади. Люся выдержала нешуточную борьбу с бывшим мужем за подведомственные метры проживания и победила, так как обладала весомыми преимуществами - женской слабосильной сущностью и малолетним дитём, а перспективного специалиста завод отселил в однокомнатную квартиру. Душераздирающие описания подругиных мытарств Ольга знала из писем, и впервые ехала в этот неизвестно в каких лесах и болотах затерянный Новогайск. Прежде Люся сама приезжала в Город навестить мать и встречалась с подругами, вдруг сразу, влёт, из неуравновешенной девчонки превратившись в сановную, обременённую преимуществами положения жены начальника, даму.
Трясясь в прокуренном вагоне, он стал бездумным, стал бездомным, Трясясь в прокуренном вагоне, он полуплакал, полуспал.. - крутились в мозгу всплывшие из глубин памяти строчки. Это состояние как нельзя лучше соответствовала Ольгиному настроению, она тоже себя ощущала бездомной и потерянной, медленно тащясь в холодном скрипящем железном ящике по снежным полям. Чаю выпить было нельзя - в пригородном поезде не было буфета, и туалеты все оказались закрытыми. Так она и ехала, не соображая уже, на каком свете находится, подзабывшая о прелестях жизни в российской провинции. Ей казалось, что та жизнь, тоже трудная, но максимально комфортная в мелочах, ей приснилась. Перед закрытыми веками проносились сладостные видения - чистых вокзалов, просторных туалетов с бумажными полотенцами и зеркалами, картонных стаканчиков с дымящимся кофе...Ну и что, что бурда... Да за глоточек этой бурды она бы сейчас много отдала.... Так она и ехала, в полубессознательном состоянии пересаживаясь от грязного Новогайского вокзала, на котором буфет и туалет оказались тоже закрыты, в душно чадящий, захлёбывающийся кашлем жёлтый автобус и почти час тряслась там, зажатая среди вдруг ставшими агрессивными старух, их кошёлок и мешков.
- Господи, молилась она, переступая мокрыми ногами - хвалёные ботинки протекли, на полу автобуса лежала жижа из подтающего снега, смешанная с грязью, - Господи, дай силы вытерпеть... И как только Люська умудрилась забраться в эту глухомань! Люська, прагматичная и расчётливая, так лоханулась! Как она выбирала из кучи, нет, толп поклонников! Ольга всегда с ужасом наблюдала, как подруга безжалостно разделывалась с поклонниками, выбраковывая их, как хозяйка на рынке безошибочно отбрасывает в сторону подсовываемые ей торговкой гнилые фрукты. Уже бывший муж, кажется, Юра, прельстил подругу надёжностью, перспективностью и, как ни странно, редкой некрасивостью.
- Урод , он меня будет на руках носить, что я, такая красавица, его осчастливила, - ещё один веский аргумент Люся положила в фундамент будущего счастливого брака. Увы, урод оказался обаятельным, незакомплексованным, начисто лишённым каких-либо моральных устоев и махровым эгоистом, неспособным жертвовать самой малостью в ущерб собственным удовольствиям. Новогайск, из которого раздули стройку века, собираясь создать город будущего - в окрестных болотах нашли залежи нефти, как в своё время целина, оказался бесперспективным. Руководство республики бросило туда лучшие силы, развернуло на болотах бешеную стройку, выписало из братских капиталистических стран специалистов, ублажать которых ринулись ударные силы путан - и с перестройкой всё это дело завяло и заглохло. Строительство прекратилось, так, чадили два завода, перерабатывающих торф и производивших что-то химическое, дурно пахнущее. Экологическая ситуация оказалась катастрофической - в молодом городе мёрли, как мухи, младенцы, а новоиспечённые инженеры не торопились, потеряв все льготы развалившегося социализма, гнить в глуши на болотах без спецквартир и спецпайка. Люся, жертва напрасных обещаний и надежд, застряла в этом городе, обломке мечты, не в состоянии ни продать, ни обменять ведомственную квартиру и теперь билась, как муха об лёд, теряя амбиции и учась выживать в одиночку.
ПРИНЦЕССА ТЁТЯ ОЛЯ
Ольга не представляла, как долго сможет терпеть невыносимую пытку холодом. Хотелось броситься на землю, завизжать, замолотить по грязному, утоптанному сотнями прохожих снегу заледенелыми, зажатыми, как в тисках, в промёрзших ботинках ногами. И чтобы к ней бросились, и понесли куда-то в душное тёпло, и жалели, и укрыли толстым ватным одеялом, и вливали в запёкшийся от мороза рот горячий сладкий чай....
Но она понимала, что спасение не придёт - и откуда только пришли в голову детские капризы, вроде бы и в в детстве она никогда ничего такого себе не позволяла, всегда была терпеливой и разумной девочкой. Да и не помогут, не спасут - переступят брезгливо через неподвижное тело, примут за бродяжку или пьяницу, она уже видела несколько таких скрючившихся фигур в разных углах вокзала и застывших в безнадёжных отчаянных позах на грязном, в лужах талого снега, полу....
Она вытерпит, выживет, ведь как то терпят все эти люди, более получаса ожидающие на промёрзшей платформе опаздывающую электричку. Вон, некоторые девушки даже в почти тридцатиградусный мороз умудряются выглядеть хорошенькими, одетые в кокетливые меховые шапочки и длинные шубки.
Ольга боялась стать жертвой бывших соотечественников, наивно полагающих, что каждый человек Оттуда- богат, и потому в целях безопасности попыталась как можно менее походить на человека, приехавшего из-за границы. В Нью Йоркских магазинах она долго, помня российские морозы, подбирала себе экипировку - удобную, тёплую и неброскую. И теперь в куртке-парке, отороченной искуственным мехом по краю надвинутого на самый нос капюшона, в широких джинсах, под которыми были одеты шерстяные кологотки, и в чёрных ботинках на толстой рифлёной подошве кажется, немного переборщила в сторону простоты, она уже подзабыла, что дамы в России, невзирая на нищету и погоду, всегда во всеоружии, и походила не то на студентку в пору уборочной страды, не то на рыбака, забывшего где-то свои удочки и ведро.... Наконец, из белёсой пелены, из под еле различимого в колком искрящемся воздухе выгнутого дугой моста, пахнув жжёной резиной и моргая подслеповато жёлтым электрическим глазом, пыхтя и подсвистывая, выползла стрекозиная зелёная морда пригородного поезда.
В электричке Ольга скорчилась, скукожилась, обхватила обожжёнными ветром руками колени, пытаясь сохранить для замерзающего тела хоть капельку тепла. Да, в Америке такой морозец был бы национальной катастрофой! Там бы закрыли и школы, и государственные учреждения, а еду, наверное, сбрасывали бы жителям с вертолётов... Она украдкой оглядывала пассажиров. На деревянных неудобных скамейках расположились закутанные в пуховые платки бабушки и толстые тётки с усталыми лицами. Все они были вбиты в ватники, попорченными молью шубы, мохеровые бесформенные шапки, валенки, растоптанные, на меху, сапоги...На коленях у них стояли корзины, необъятные сумки из полопавшегося от мороза кожзаменителя, с примотанными синей изолентой оторванными ручками... В проходе на полу что-то копошилось и похрюкивало в груботканом грязном мешке... Запахло потом, сеном, навозом, бедностью и заботами...
За окном тянулась бесконечная снежная равнина, обрамлённая по краю серым зубчиком леса. По равнине словно кто-то расшвырял беззаботной рукой кучки скособоченных чёрных домов, перечеркнул безжизненно белое, где одиноко, словно сторожевые будки, торчали в пустых огородах покосившиеся нужники, росчерками редких заборов....
На лицах попутчиков застыло одинаковое выражение - покорной обречённости и безграничного терпения... У Ольги запершило в горле и болезненно сжалось сердце....
Ещё только три дня назад она приезжала из Нью Джерсийского городка в Нью Йорк и выходила из мягко приткнувшегося к платформе чистого, устланого ковром вагона сразу к подножию лестницы, выводящей пассажиров под купол огромного вокзала, пахнущего горячим попкорном, кожей дорогих чемоданов, туалетной водой, кофе и мокрой шерстью от подсыхающих пальто - в Нью Йорке шёл мелкий дождь.
В Новогайск она ехала навестить свою подругу, которую не видела целых четыре года, ровно столько, сколько прожила на Земле Обетованной. За год до Ольгиного отъезда Люся поселилась вместе с мужем и дочкой в развивающемся молодом индустриальном городе, куда того отправили главным инженером на завод, покинув в областном центре квартиру с проживающей там стареющей мамой. Молодой специалист оказался бабником и выпивохой, тащил в постель кого ни попадя - не брезговал даже заводскими буфетчицами и уборщицами, водил домой компании нужных людей - поставщиков, инженеров смежных предприятий, и все они напивались вдрызг за решением производственных проблем.
Вернуться домой не получилось - из квартиры её выписали, и тут же на её место поселился старший брат, которого за пьянство выгнала жена, лишив того, таким образом, жилплощади. Люся выдержала нешуточную борьбу с бывшим мужем за подведомственные метры проживания и победила, так как обладала весомыми преимуществами - женской слабосильной сущностью и малолетним дитём, а перспективного специалиста завод отселил в однокомнатную квартиру. Душераздирающие описания подругиных мытарств Ольга знала из писем, и впервые ехала в этот неизвестно в каких лесах и болотах затерянный Новогайск. Прежде Люся сама приезжала в Город навестить мать и встречалась с подругами, вдруг сразу, влёт, из неуравновешенной девчонки превратившись в сановную, обременённую преимуществами положения жены начальника, даму.
Трясясь в прокуренном вагоне, он стал бездумным, стал бездомным, Трясясь в прокуренном вагоне, он полуплакал, полуспал.. - крутились в мозгу всплывшие из глубин памяти строчки. Это состояние как нельзя лучше соответствовала Ольгиному настроению, она тоже себя ощущала бездомной и потерянной, медленно тащясь в холодном скрипящем железном ящике по снежным полям. Чаю выпить было нельзя - в пригородном поезде не было буфета, и туалеты все оказались закрытыми. Так она и ехала, не соображая уже, на каком свете находится, подзабывшая о прелестях жизни в российской провинции. Ей казалось, что та жизнь, тоже трудная, но максимально комфортная в мелочах, ей приснилась. Перед закрытыми веками проносились сладостные видения - чистых вокзалов, просторных туалетов с бумажными полотенцами и зеркалами, картонных стаканчиков с дымящимся кофе...Ну и что, что бурда... Да за глоточек этой бурды она бы сейчас много отдала.... Так она и ехала, в полубессознательном состоянии пересаживаясь от грязного Новогайского вокзала, на котором буфет и туалет оказались тоже закрыты, в душно чадящий, захлёбывающийся кашлем жёлтый автобус и почти час тряслась там, зажатая среди вдруг ставшими агрессивными старух, их кошёлок и мешков.
- Господи, молилась она, переступая мокрыми ногами - хвалёные ботинки протекли, на полу автобуса лежала жижа из подтающего снега, смешанная с грязью, - Господи, дай силы вытерпеть... И как только Люська умудрилась забраться в эту глухомань! Люська, прагматичная и расчётливая, так лоханулась! Как она выбирала из кучи, нет, толп поклонников! Ольга всегда с ужасом наблюдала, как подруга безжалостно разделывалась с поклонниками, выбраковывая их, как хозяйка на рынке безошибочно отбрасывает в сторону подсовываемые ей торговкой гнилые фрукты. Уже бывший муж, кажется, Юра, прельстил подругу надёжностью, перспективностью и, как ни странно, редкой некрасивостью.
- Урод , он меня будет на руках носить, что я, такая красавица, его осчастливила, - ещё один веский аргумент Люся положила в фундамент будущего счастливого брака. Увы, урод оказался обаятельным, незакомплексованным, начисто лишённым каких-либо моральных устоев и махровым эгоистом, неспособным жертвовать самой малостью в ущерб собственным удовольствиям. Новогайск, из которого раздули стройку века, собираясь создать город будущего - в окрестных болотах нашли залежи нефти, как в своё время целина, оказался бесперспективным. Руководство республики бросило туда лучшие силы, развернуло на болотах бешеную стройку, выписало из братских капиталистических стран специалистов, ублажать которых ринулись ударные силы путан - и с перестройкой всё это дело завяло и заглохло. Строительство прекратилось, так, чадили два завода, перерабатывающих торф и производивших что-то химическое, дурно пахнущее. Экологическая ситуация оказалась катастрофической - в молодом городе мёрли, как мухи, младенцы, а новоиспечённые инженеры не торопились, потеряв все льготы развалившегося социализма, гнить в глуши на болотах без спецквартир и спецпайка. Люся, жертва напрасных обещаний и надежд, застряла в этом городе, обломке мечты, не в состоянии ни продать, ни обменять ведомственную квартиру и теперь билась, как муха об лёд, теряя амбиции и учась выживать в одиночку.